IX. Сердце Азии

16 мая 1923 года Николай Константинович, Елена Ивановна и Святослав Николаевич, обучавшийся в США архитектуре и живописи, прибыли в Париж. Там их ждал Юрий Николаевич. Вся семья опять была в сборе, и начался завершающий этап приготовлений к отъезду в Индию.

Необходимо было укрепить деловые отношения с некоторыми европейскими учеными. Именно опираясь на европейские и американские научные и культурные организации, Николай Константинович рассчитывал получить разрешение на проведение в Индии научно-художественной экспедиции. Рерих побывал в Виши, Лионе, Риме, Флоренции, Болонье, Женеве. И вскоре Британское министерство колоний вынуждено было уступить.

17 ноября 1923 года Николай Константинович с семьей отплыл наконец из Марселя на пароходе "Македония". Обычная в это время жара особенно не досаждала в пути. Воспользовавшись остановкой в Адене, Рерих отправил 24 ноября с борта корабля письма, в которых наряду с восторгами чувствовалось беспокойство. Так, Николай Константинович предупреждал В. Шибаева, через которого шла переписка с Советской Россией, чтобы тот был осторожен в своих письмах, направляемых в Индию, и не употреблял бы слова "Россия", а обозначал бы ее просто буквой А. Важнейшие события Рерих рекомендует излагать под видом фабулы готовящегося к публикации рассказа. Видимо, англичане организовали за Рерихом слежку.

Вскоре наступил долгожданный день. 2 декабря 1923 года Николай Константинович телеграфирует из Индии о благополучном прибытии. Высадившись в Бомбее, Рерихи предприняли осмотр известных исторических достопримечательностей. Начали с памятников скульптуры эпохи Гупта^* на острове Элефанта. Затем посетили Джайпур, Агру, Сарнатх с его древнейшими буддийскими памятниками, Бенарес, Калькутту и оттуда повернули на север. Свыше трех тысяч километров было покрыто менее чем за один месяц. По пути состоялись дружеские встречи с индийскими учеными, художниками, писателями, с секретарем Бенгальского общества художников, племянником поэта Гаганенранатхом Тагором, известным ученым Дж. Чандра Босе, учеником и продолжателем дела Вивекананды - Б. Сеном. "По разным соображениям, понятным лишь для бывших на Востоке, пришлось отказаться от личной встречи с Ауробиндо Гхоше", - замечает Рерих. А. Гхоше - видный индийский политический деятель, поэт и философ, отличавшийся антиколонизаторскими и антифеодальными взглядами, и встреча с ним могла бы очень повредить Рериху.

^* (Гупта - индийская династия, правившая с начала IV века до середины VI века нашей эры. )

В конце декабря Рерихи остановились в небольшом княжестве Сикким, невдалеке от города Дарджилинга на южных склонах восточных Гималаев. Та спешка, с которой Николай Константинович продвигался на север, свидетельствует о том, что его прежде всего интересовали Гималаи. Об этом говорят и краткие заметки художника на пути к ним:

"Сарнат и Гайя - места личных подвигов Будды - лежат в развалинах. Являются лишь местом паломничества. Так же, как и Иерусалим, остается лишь паломничеством ко Христу... Известны места подвигов Будды на Ганге. Известны места рождения и смерти учителя в Непале. По некоторым указаниям посвящение совершилось еще севернее - за Гималаями... Легендарная гора Меру по Махабхарате и такая же легендарная высота Шамбала^* в буддийских учениях - обе лежали на север..."

^* (Шамбала, иногда Меру или Белый остров - название мифической страны, местопребывание героев народного эпоса. )

Как некогда в России, так и теперь в Индии Николай Константинович начал свою работу с изучения источников зарождения древних культур. Особый интерес представлял для него буддизм, одно из направлений которого - махаяна - получило широкое распространение в Китае, Корее, Японии, Монголии, Тибете и Забайкалье.

Буддизм оказал заметное влияние на народные обычаи и искусство всей Центральной Азии. На это не раз указывали русские востоковеды и путешественники, и в частности Пржевальский и Козлов. Их заветной мечтой, так и неосуществленной, было пересечь Центральную Азию с севера на юг. Область древнейших культур - Тибет и Трансгималаи - все еще оставалась "терра инкогнита" для западного ученого мира. Именно эта таинственная область и привлекала внимание Рериха, и он подошел теперь вплотную к ее южной границе.

Сикким - небольшое индийское княжество, расположенное между Непалом и Бутаном. В Сиккиме много вершин, достигающих 6-8 тысяч метров, в том числе и памятная Рериху с детства по картине в Изваре Канчендэнга. Путешественников на каждом шагу поджидали опасности: глубокие пропасти, крутые тропы, неприступные скалы. В зарослях таились тигры, леопарды, медведи, обезьяны. Высоко в небе парили царственные орлы. Знакомясь с Гималаями, Рерих частенько вспоминал Россию: "Кому ведомы подходы к старым монастырям и городищам Руси, тот поймет, как чувствуются подходы к монастырям Сиккима. Всегда твержу: если хотите увидеть прекрасное место, спросите, какое здесь место самое древнее. Умели эти незапамятные люди выбирать самые лучшие места". Много таких мест запечатлеет Рерих на своих полотнах. Через месяц после прибытия в Индию он написал: "Уже складываются у меня серии картин: 1. "Жемчуг исканий", 2. "Сожжение тьмы", 3. "Светочи прихода".

Приступив к созданию картин об Индии, Николай Константинович решительно изгнал экзотику. Начатые в 1924-1925 годах серии картин - "Сиккимский путь", "Его страна", "Зарождение тайн", "Гималаи", "Майтрейя", "Учителя Востока" - во многом отличны от серий - "Начало Руси. Славяне", "Героика", "Санкта".

Под влиянием специфики мироощущения народов Востока всегда присутствовавшая в произведениях Рериха связь чисто эстетического с чем-то для него жизненно более важным - научным познанием, философским осмыслением окружающего, этикой - становится еще более ощутимой. Интересны были и формальные поиски художника. Оригинально решалась композиция картин, менялся рисунок, и, конечно, совершенствовался цвет. Все это характерно для таких полотен, как "Жемчуг исканий", "Песнь утра", "Песнь водопада" и многочисленных гималайских пейзажей (1924).

Не случайно картиной "Жемчуг исканий" открывается новая страница его творчества. Встреча с Индией состоялась, и Николай Константинович первой написанной на Востоке картиной "Жемчуг исканий" как бы торопится засвидетельствовать, что услышанный им зов не был зовом к отрешению от мира и к созерцательному самоуспокоению. На картине изображены гуру (учитель) и ученик. Они склонились над ожерельем в поисках той единственной жемчужины, без которой впустую был бы прожит нынешний день. Ожерелье и в восточной и в западной символике олицетворяет вечность. Поискам не суждено никогда кончиться. Ибо только познающий достоин быть учителем, и только ищущий не для одного себя умеет отыскать истину. Учитель и ученик изображены на фоне ослепительных Гималайских гор, покрытых вечными снегами.

В этом полотне Рерих уже показал себя непревзойденным "мастером гор". "Никто не скажет, что Гималаи - это теснины, - писал художник, - никому не придет в голову указать, что это мрачные врата, никто не произнесет, вспоминая о Гималаях, слово - однообразие. Поистине целая часть людского словаря будет оставлена, когда вы войдете в царство снегов гималайских. И будет забыта именно мрачная и скучная часть словаря".

Суровые горы помогают человеку обрести мужество, проявить силу духа.

"Чем-то зовущим, неукротимо влекущим наполняется дух человеческий, - замечает Николай Константинович, - когда он, преодолевая все трудности, всходит к этим вершинам. И сами трудности, порою очень опасные, становятся лишь нужнейшими и желаннейшими ступенями, делаются только преодолением земных условностей. Все опасные бамбуковые переходы через гремящие горные потоки, все скользкие ступени вековых ледников над гибельными пропастями, все неизбежные спуски перед следующими подъемами, и вихрь, и голод, и холод, и жар преодолеваются там, где полна чаша нахождений".

Рерих сам прошел через эти опасности. Его волю испытывали и голод, и холод, и беспощадные вихри. Все это удваивало ценность нахождений, в которых открываются неизведанные дали и рождается бесстрашный в своих дерзаниях человек. Может быть, поэтому жизненная правда рериховских горных пейзажей особенно близка и понятна непокорным путникам в "незнаемое". Во всяком случае, о правдивости совершенно необычных красок Рериха альпинисты рассказывают с большей охотой и увлечением, чем некоторые художники и искусствоведы, все еще считающие, что Николай Константинович грешит "нарочитыми эффектами". Смелое новаторство Рериха в области колорита, с такой интенсивностью продолжавшееся на Востоке, по существу, всегда исходило от натуры и экспериментального постижения цвета.

Еще в 1921 году в Америке художник писал: "...каждая гамма красок создает какое-то могущественное настроение. Могущество света! Люди, имеющие перед собой все могущественные цвета божественного неба и земли, они пытаются ослепить себя, лишь бы не допустить давно сужденную им радость. Но, одев все в серые, желтые и черные стекла, рассудок людей все-таки пытается пробиться и доказать мощь света. Робко пробивается к жизни то, что должно заявить о себе властно".

Властность ярких цветовых гамм, небывалые в живописи цветовые сочетания, контрасты, чередующиеся с неуловимыми переходами, придали произведениям Николая Константиновича неповторимую выразительность. Картины, созданные художником в двух проведенных им по Сиккиму экспедициях, принесли ему новый успех в самой Индии.

В этих же экспедициях Рерихом была собрана интересная коллекция образцов тибетской живописи. "Своим спокойным выражением, - замечает Николай Константинович, - это искусство отвечает тайне колыбели человечества. Образует собой особый храм, к которому все время направлены вопросы и поиски".

Участники экспедиции проявили также большой интерес к сбору и изучению древнейших буддийских письменных источников и к исследованиям в области влияния буддизма на современную жизнь народов Азии. Отдельные выдержки из "Сиккимских дневников" Рериха (1924-1925) были опубликованы на русском языке в сборнике "Пути благословения". Подробный анализ находок экспедиции сделан Ю. Н. Рерихом в его работе "Тибетская живопись", опубликованной в Париже.

Приезд Рериха в Сикким совпал с необычным волнением в буддийском мире. Из-за несогласий и конфликтов менаду таши-ламой и далай-ламой первый покинул Тибет и скрылся не то в Китае, не то в Монголии. Говорили, что таши-лама побывал и в Сиккиме. Таши-лама считался духовным вождем Тибета и пользовался авторитетом среди простого люда, жестоко эксплуатируемого буддийскими руководителями Лхасы.

Бегство таши-ламы, за которым была организована вооруженная погоня, широко комментировалось среди буддистов. Николай Константинович позже обменивался с таши-ламой дружественными письмами и в "Сикким- ских дневниках" характеризовал Лхасу как центр, где сознательный обман трудового народа Тибета возводится в ранг официальной политики.

Постоянной базой экспедиции Рериха в Сиккиме был дом Талай Пхо Бранг под Дарджилингом. По преданию, в этом доме когда-то останавливался популярный далай- лама V. С тех пор это место почиталось священным и привлекало к себе паломников. Дом, окруженный высокими вековыми кедрами, был расположен в межгорье на холме. Из окон открывался изумительный вид на Гималайские хребты и перевалы. Здесь Рериха посетил один из сторонников таши-ламы - Геше Ринпоче, который также покинул Тибет и пробирался теперь через Непал и Сикким в Индию.

В продолжительных беседах с Геше Ринпоче были затронуты вопросы о древнем учении Калачакры. Это учение переплеталось с древнейшими сказаниями о легендарной Шамбале и уже с XII века служило источником для многих буддийских комментариев. Большой интерес к Калачакре проявили и западные востоковеды. Исчерпывающий анализ литературы, связанной с Калачакрой, был впоследствии дан Ю. Н. Рерихом в специальной статье "К изучению Калачакры". Эта тема неоднократно затрагивалась и Николаем Константиновичем, в частности, ей посвящены многие страницы книги "Сердце Азии".

Визиты тибетских духовных лиц, уважение к местным обычаям, знание языков, устранявшее надобность в переводчиках, открывали Рерихам двери в малодоступные и потаенные горные монастыри. При этом Николай Константинович убедился, что в Сиккиме прекрасно знали о всех тибетских, китайских и монгольских событиях как религиозной, так и государственной жизни. Впрочем, в те времена их нельзя было отделить друг от друга, так как буддийское духовенство играло в Центральной Азии очень активную политическую роль.

Беседы с учеными и общественными деятелями Востока и результаты первых научных экспедиций в Сиккиме укрепили намерение Николая Константиновича предпринять грандиозное путешествие но Центральной Азии. В разработанном художником плане экспедиции предусматривалось двукратное пересечение Тибетского нагорья - с юга на север в западной его части и с севера на юг - в восточной. В программу экспедиции входила разнообразная научно-исследовательская и художественная работа. Николай Константинович имел также твердое намерение посетить Советский Союз.

Однако ни одно западное государство, а тем более Англия, колония которой должна была служить исходным и конечным пунктом экспедиции, не согласилось бы в начале двадцатых годов с тем, что ее маршрут будет проходить и через территорию СССР. Само собой разумеется, для этого было необходимо и разрешение Советского правительства. Ни в Индии, ни в США советских дипломатических представительств тогда еще не имелось. Так что перед Николаем Константиновичем сразу же возникли две сложные проблемы: первая - получить в США американский экспедиционный паспорт, который позволил бы добиваться от колониальных и местных властей азиатских стран вести экспедицию по их владениям, и вторая - информировать Советское правительство о своем намерении посетить СССР и получить па это согласие. Ввиду того что благоприятное решение второй проблемы грозило полностью сорвать решение первой, приходилось действовать очень осторожно.

В сентябре 1924 года Николай Константинович временно расстался с Сиккимом и направился в Европу и Америку. Благодаря связям и энергии своих американских сотрудников Рерих довольно легко получил разрешение вести экспедицию под американским флагом и оформил нужные документы, тем более что и на этот раз никаких государственных средств на путешествие не испрашивалось.

Оставалось решить вторую задачу - установить связь с советскими представителями за рубежом. Наилучшим местом для этого был Берлин. Похоже, что Рерих хотел воспользоваться посредничеством Горького, так как еще в июле 1924 года послал ему из Индии письмо через Шибаева, а уладив свои дела в США, просил его узнать, не находится ли Алексей Максимович в Берлине. Но в декабре 1924 года его там не было. И на обратном пути из США Николай Константинович решается без предупреждения лично посетить советское представительство в Берлине.

Николай Константинович в беседе в советском полпредстве рассказал о своих симпатиях к восточному философскому мировоззрению, поведал о близких знакомствах с теми лидерами и махатмами^*, которые находятся в оппозиции к английским колониальным властям. По словам Рериха, эти лидеры верили в будущность Советской России, в ее освободительную миссию и возлагали на нее большую надежду.

^* (Махатма - буквально "великая душа" (например, махатма Ганди))

Такие вполне реальные политические выводы художника перемежались с необычными высказываниями о необходимости сближения коммунистической идеологии с философией буддизма, о действенности их взаимного влияния на мировую эволюцию.

Рерих, конечно, был далек от марксизма, и в разговоре в полной мере проявилось то, что художник находился под влиянием индийских "махатм", взявших на вооружение идеи буддизма с тем, чтобы поднять народ Индии на борьбу с колониальным игом. И Рерих в беседе показал себя в мировоззренческом плане человеком скорее более близким к Индии. Те идеи, которые были плодотворными там, он пытался распространить на весь мир. К тому же Рерих, оторванный от Родины, плохо знал современное положение в Советской России.

По настоятельной просьбе Рериха его беседа была дословно запротоколирована и послана в Москву. Запись беседы была передана тогдашнему наркому иностранных дел Г. Чичерину, который лично знал художника еще с университетских лет. Получив эти документы, Г. Чичерин распорядился сообщить Рериху, что он может рассчитывать на необходимую помощь со стороны советских властей. Однако это распоряжение уже не застало Николая Константиновича в Европе, и наши дипломатические представители на время потеряли с ним связь.

После визита в берлинское представительство Рерих сразу же отбыл в Азию. В начале 1925 года он на короткий срок посетил Индонезию и Цейлон - центр крупного ответвления буддизма - хинаяны. Весьма ценным для художника оказалось личное знакомство с крупным ученым, будущим послом Цейлона в СССР Г. П. Малаласекерой. По прошествии многих лет этот известный ученый и политический деятель вспоминал:

"Я имел честь быть представленным ему, когда он посетил мою страну - Цейлон. Жизнь Рериха была соткана из многих необычайных элементов, которые с трудом поддаются описанию. Некоторые зовут его пророком, другие мистиком. Быть может, сам он предпочел бы быть названным посланцем доброй воли от Запада на Востоке... Где бы он ни ходил по Азии - в Тибете, в Ладаке, в Сиккиме, в Бутане, в Центральной Азии и Монголии, лучшие люди Востока везде встречали его со знаками особого почитания, доверия и любви, редко оказываемой чужестранцам в этих странах".

Из Цейлона Рерих поехал в Мадрас, где впервые посетил центр теософского движения в Адьяре и познакомился с его руководителями. Николай Константинович никогда не позволял себе негативных публичных выступлений против теософов, за исключением резкой критики сторонников медиумизма и столоверчения. Адьярский журнал "Теософист" изредка помещал на своих страницах статьи Рериха по искусству, что, впрочем, делали все без исключения индийские журналы. Однако ни Рерих, ни кто-либо из членов его семьи никогда не занимали какого-либо официального положения в среде теософов. Николай Константинович неоднократно это подчеркивал, так как в чьих-то интересах распространялись ложные слухи о "ведущей роли" то самого художника, то его жены в мировом теософском движении.

После посещения Адьяра Рерих упоминал в своих письмах, что он разочарован в действиях теософской верхушки. Как раз в это время среди теософов назрел конфликт, приведший к уходу из их рядов Кришнамурти. Николай Константинович в разногласиях теософов не пожелал поддержать чью-либо сторону, и лидеры Адьяр- ского центра сочли нужным выказать художнику свою полную незаинтересованность в его деятельности.

Что же касается руководителей русского зарубежного теософского движения с центром в Женеве, то они почти поголовно были заражены "советобоязнью", поэтому в их отношении к Рериху скользило недоверие. Правда, растущая популярность Николая Константиновича и общность его взглядов с индийским философским мировоззрением привлекали к нему многих рядовых теософов из различных стран, охотно вступавших в культурно- просветительные учреждения, связанные с именем русского художника. Ведь почти во всех этих учреждениях организовывались кружки по изучению Востока. Но некоторые ведущие деятели теософского общества видели в таком интересе к Рериху подрыв своего авторитета и не упускали случая присоединиться к враждебным голосам обиженных им глашатаев "оккультных откровений".

Пробыв в Адьяре несколько дней, Николай Константинович едет дальше через Калькутту в Сикким и уже в марте 1925 года перебрасывает свою экспедицию из Дарджилинга в столицу Кашмира Сринагар (Западные Гималаи).

Кашмир лежит на скрещении многих путей, в том числе и путей, соединяющих Индию и Ближний Восток с Тибетом. Горные хребты, покрытые вечными снегами, ограждают Кашмир со всех сторон и создают умеренный климат. Между горными хребтами лежат глубокие долины, очень благоприятные для развития земледелия. Это издавна привлекало сюда выходцев из других областей, и здесь взаимодействовали многие культуры. Птолемей и Плиний упоминали о Кашмире в связи с походами Александра Македонского. В III веке до нашей эры, во времена древнеиндийского царя Ашоки, в Кашмире широко распространился буддизм. В I и II веках нашей эры кашмирские буддисты сыграли заметную роль в создании буддийской канонической литературы и распространении буддизма в других странах, чему способствовали обширные торговые связи кашмирцев, доходившие до далекого Хорезма.

Примерно в VI веке буддизм стал вытесняться индуизмом, а в XI веке начал проникать в Кашмир ислам, который, впитав с годами некоторые народные верования и культовые особенности индуизма, превратился в господствующую религию. Многие несториане, преследуемые в Византии, также бежали на Восток и оставили в духовной жизни Кашмира свой след. Все это делало Кашмир особенно интересным для исследования древних культур и религий.

Еще до приезда сюда Николаю Константиновичу приходилось сталкиваться с легендарными версиями о пребы- вании в Азии Христа. Теперь сринагарские мусульмане лично рассказали художнику о том, что Исса (Христос) не умер на кресте, а был похищен учениками и перевезен в их город, где он учил народ и позднее скончался. Была даже показана гробница в подвале одного частного дома, где он якобы похоронен. Рерих счел нужным упомянуть в своих публикациях эти, в сущности, давно бытовавшие легенды, а западная печать использовала их для дешевой сенсации о подлинных доказательствах пребывания Христа в Кашмире, найденных Рерихом. Это заставило художника в статье "Легенда Азии" дать опровержение. "Время от времени, - писал Рерих, - ко мне доходят нелепые слухи о том, что будто бы среди наших хождений по Азии мною открыт какой-то подлинный документ, чуть ли не от времен Христа. Не знаю, кому нужно и с какой целью выдумывать эту версию..."

Изучая религиозные движения и их влияние на современную жизнь Востока, Николай Константинович отмечал:

"С одной стороны, вы можете найти и замечательные памятники, и изысканный способ мышления, выраженный на основах древней мудрости, и дружественность человеческих отношений. Но в тех же самых местах ужаснетесь и извращенным формам религии, и невежественностью, и знаками падения и вырождения".

Корректность, с которой Николай Константинович относился к религиозным обрядам, говорила о его большой деликатности. Сами же по себе обряды интересовали художника с чисто научной стороны. Из литературных трудов и переписки Николая Константиновича можно заключить, что он разделял некоторые распространенные в индийских философских системах представления о карме, нирване, перевоплощении, но давал им своеобразную, не связанную с религиозными взглядами интерпретацию.

Художник не мог долго задерживаться в Кашмире. Впереди лежал длинный и трудный путь, а перед экспедицией стали возникать одна преграда за другой.

1 апреля 1925 года Николай Константинович сообщает В. Шибаеву: "Привет с озер Кашмира. Холодно. Лежит снег. Вчера нашу лодку чуть не разбило бурей, но вдруг наступила тишина, и мы успели до нового шквала укрыться в речку. Перед нами лежит дорога на Гильгит... Боремся за разрешение идти в Ладак. Масса препятствий. Сражаемся..." Через две недели в письме опять упоминание: "Пробиваемся на Лех, но пока без результатов..."

Для английской разведки не остался незамеченным визит Рериха в берлинское советское полпредство, и теперь по территории Кашмира экспедиция продвигалась, встречая самые неожиданные препятствия, вплоть до вооруженных нападений, причем однажды среди нападающих был опознан шофер английского резидента Д. Вуда.

Но так или иначе древний путь от Сринагара до Леха удалось пройти и исследовать на этом промежутке памятники искусства в Маулбеке, Ламаюре, Базгу, Саспуле.

В Ладаке экспедиция проработала более двух месяцев. В противоположность английским ставленникам и агентам разведки местное население относилось к Николаю Константиновичу и его спутникам с большой доброжелательностью. Ладак, завоеванный Кашмиром, сохранял еще многие свои особенности. Преобладающей религией здесь оставался буддизм, и многочисленные буддийские монастыри, расположенные на торговых путях, играли заметную роль в экономике этого горного края. Фактическая власть в Ладаке находилась в руках специального английского чиновника, хотя в главном городе провинции Лехе и проживал ладакский визирь, который формально представлял кашмирского махараджу.

Визирь отнесся к Рериху очень предупредительно и даже предложил ему поселиться в верхнем этаже своего когда-то великолепного восьмиэтажного дворца, расположенного на возвышавшейся над городом скале. Но дворец оказался в таком состоянии, что верхний этаж ходуном ходил под порывами ветра, и в бытность здесь Рерихов одна из стен "роскошной" резиденции рухнула. Впрочем, такие "мелкие" неудобства искупались изумительным видом на горы и город с храмами и рядом ступ^*, которые Рерих изобразил на многих этюдах.

^* (Ступа - сооружение, предназначенное для хранения буддийских реликвий или воздвигаемое в честь лиц или событий, которые чтят буддисты. )

Покидая Ладак 18 сентября 1925 года, Рерих записал в своем дневнике:

"Наконец можно оставить всю кашмирскую ложь и грязь... Можно забыть, как победители играют в поло и гольф, когда народ гибнет в заразах и полном отупении. Можно отвернуться от подкупных чиновников Кашмира. Можно забыть нападение вооруженных провокаторов на наш караван с целью задержать нас. Пришлось шесть часов пробыть с поднятым револьвером. А в довершение всего полиция составила от нашего имени телеграмму, что мы ошиблись и нападения не было. Кто же тогда ранил семь наших слуг? Что сделали с Индией и Кашмиром? Только в горах чувствуете себя в безопасности. Только в пустынных переходах не достигает невежественность".

Но, как показало будущее, надежда Николая Константиновича избавиться от английской "опеки" себя не оправдала.

После Ладака экспедиция взяла направление на Хотан. Предстояло преодолеть в тяжелых условиях осени семь перевалов высотою более 5000 метров - Кхардонг, Караул-дабан, Сасэр, Дапсанг, Каракорум, Сугет-дабан и Санджу-дабан. Трудный путь сулил много неожиданностей, причем первую из них подготовили Рериху люди, а не суровая природа. Не прошло и двух дней, как открылось, что один из лам-проводников, нанятых в Лехе, прекрасно понимает по-русски и неплохо осведомлен о деятельности Николая Константиновича и его ближайших сотрудников. Не оставалось сомнений, что этот хорошо аттестованный проводник приставлен к экспедиции с особыми целями.

Через несколько переходов караван оказался в царстве снегов. "Такое разнообразие, такая выразительность очертаний, такие фантастические города, такие многоцветные ручьи и потоки и такие памятные пурпуровые и лунные скалы", - записывал художник в путевых дневниках. Мороз не позволял держать в руках подолгу карандаш или кисть, но Николай Константинович обладал завидной зрительной памятью и сумел позднее поведать об этой сказочной природе в своих картинах.

По намеченному Рерихом маршруту и до него проходили русские и европейские путешественники. Так, на Дапсангском плато был обнаружен камень с латинской надписью, высеченной членами экспедиции де-Филиппи в 1914 году. Попадались встречные караваны. О трагических происшествиях на этом сравнительно оживленном, но опасном пути говорили могильные камни, скелеты замерзших лошадей, оставленные тюки товаров.

Наиболее высокий Каракорумский перевал вопреки ожиданиям оказался самым легким. Очень опасным был ледник Сасэр с гладкой сферической поверхностью, по которой лошадь Юрия Николаевича чуть Оыло не соскользнула вместе с ним в пропасть.

На крутом спуске перевала Сугет путников застала сильнейшая метель. Узкая тропинка, спускавшаяся зигзагами вниз, была совершенно занесена снегом. Здесь у обрыва скопилось четыре каравана - около 400 лошадей и мулов. Решили прибегнуть к старинному способу и пустили вперед опытных животных без проводников. Мулы сумели проложить в глубоком снегу узкую тропу, и по ней осторожно спустились караваны. Не порадовал путников и последний перевал Санджу, где пришлось перепрыгивать через широкую расщелину.

В этом горном мире верховная власть безраздельно принадлежала суровой природе. Даже государственная граница между Ладаком и владениями Китая не была обозначена. По северную сторону хребта Сугет, в Куруме, встретился наконец первый китайский пост, обнесенный глинобитными стенами. За ними в крошечной сакле жил китайский офицер. В его распоряжении находились переводчик, два десятка киргизов и длинная одностволка того образца, которые часто встречаются в музеях. Офицер не проявил ни малейшего интереса к паспорту, выданному Рериху китайским послом в Париже. Очевидно, бумажкам здесь большого значения не придавали, что, как оказалось впоследствии, имело и свои плохие стороны.

Перед перевалом Санджу экспедиция обнаружила ранее никем не описанные буддийские скальные пещеры, но подходы к ним обвалились, и добраться к ним не удалось. Миновав этот последний перевал, путешественники двинулись через Пиалму и Завакурган к Хотанскому оазису. Здесь намечалось заняться раскопками. Через старый Хотан когда-то проходила "великая китайская императорская дорога" - главный путь, соединявший Древний Китай с Западом. Письменные памятники первых веков нашей эры говорят о богатстве и процветании этого края. Но экспедиция Рериха нашла здесь уже полнейшее запустение. Достаточно сказать, что на 200 ООО жителей обширного оазиса не было ни одного врача, и ближайшую медицинскую помощь можно было получить только в Яркенде, удаленном от Хотана на недельный переход.

Еще на подходах к Хотану Николая Константиновича предупредили о том, что местные правители, подчиненные синьцзянскому генерал-губернатору Янь Дуту, выполняя приказы своего начальства или преследуя свои собственные выгоды, отличаются крайней неразборчивостью в средствах и ни во что не ценят человеческую жизнь.

Однако первая встреча с амбанем и даотаем - административным и духовным руководителями Хотана, - казалось, не предвещала никаких бед. Оба они были очень любезны и обещали свое полное содействие экспедиции. Но... просмотрев паспорт Рериха, хотанские правители объявили его недействительным. Они сразу же дали распоряжение отобрать у членов экспедиции все оружие и запретили им в районе Хотана исследовательскую работу. Когда художник пытался писать этюды, ему не позволяли и этого, ссылаясь на запрет снимать с местности планы. Впрочем, как вскоре выяснилось, китайские чиновники плохо разбирались в том, чем отличается топографический план от живописного этюда.

Во время вынужденной стоянки в Хотане Николай Константинович создал серию картин "Майтрейя". Майтрейя, или Будда Грядущего, или Калки Аватор Пуран, или Ригден Джапо Монголии, или Мунтазар мусульманского мира Азии, или Белый Бурхан Алтая, связан с древнейшей и одной из наиболее распространенных в Центральной Азии легендой о владыке Шамбалы, с приходом которого будут восстановлены на земле мир и справедливость.

Рерих начал собирать материалы о Шамбале еще в Сиккиме. Николай Константинович записывает, что в Ладаке им встретилось первое большое наскальное изображение Майтрейи, в Саспуле было обнаружено изображение Майтрейи примерно VI века, в Лехе художник посещает храм Майтрейи, а в Хотане от странников из Монголии узнает, что в Улан-Баторе также будет строиться храм Шамбалы. При этом известии Николай Константинович записывает в дневнике: "Задумана картина "Приказ Ригден Джапо".

Серия "Майтрейя", состоящая из семи произведений - "Шамбала идет", "Конь счастья", "Твердыня стен", "Знамя грядущего", "Мощь пещер", "Шепоты пустыни" и "Майтрейя Победитель", - зародилась у художника под впечатлением приобретенной в Ладаке старинной тибетской картины "Красный всадник". Вероятно, поэтому сам Николай Константинович иногда именовал так и всю серию. Картину "Красный всадник" он описывает в таких словах: "На красном коне, с красным знаменем неудержимо несется защищенный доспехами красный всадник и трубит в священную раковину, от него несутся брызги алого пламени, и впереди летят [фасные птицы. За ним горы-белухи, снега, и Белая Тара шлет благословение. Над ним ликует собрание великих лам, под ним охранители и стада домашних животных как символ места".

Этот сюжет с явной стилизацией под тибетскую живописную манеру в точности воспроизведен Рерихом в первой картине серии. Последующие - вполне реалистические изображения ландшафтов Тибета, а также сцен из жизни экспедиции, и только силуэты скачущих всадников напоминают о скором приходе Майтрейи. Наиболее интересна в этом отношении заключающая серию картина "Майтрейя Победитель". Перед высеченной в скале фигурой Майтрейи - коленопреклоненный путник, но взор его обращен не к изваянию, а к небу, где в розоватых облаках вырисовывается силуэт скачущего русского богатыря.

Передав мечту народов Азии о счастливом будущем, художник сочетает в одном произведении русские и азиатские образы героев. В дальнейшем он будет еще не раз прибегать к этому. Говоря об освобождении народов Азии, Рерих в своих книгах часто указывал, что оно придет с севера (от "Северной Шамбалы"). Работая над серией "Майтрейя", художник заносит в путевой дневник: "Мы можем улыбаться этим безумным мечтам, но в огромных областях, где они принимаются с непоколебимой верой и величайшим почитанием, влияние их может стать мощным и дать призыв к совершенно неожиданным событиям, которые наискуснейший из политиков не в состоянии предвидеть... Прочтите сказание ламы о наступлении времени Шамбалы. Из местного сказителя лама обращается в деятеля международных событий".

Вполне очевидно, что сам Николай Константинович находил в древних сказаниях о Шамбале и Майтрейе некую реальную силу общественно-идеологического воздействия на современность. Непримиримую борьбу между новым миром и старым ему приходилось каждодневно испытывать на самом себе. Положение экспедиции в Хотане все ухудшалось. Чувствовалось, что местные власти действуют по наущению англичан, так как все обращения к английским официальным представителям оказывались безрезультатными. И вот 6 декабря 1925 года, через полтора месяца после прибытия в Хотан, Николай Константинович попытался установить сношения с советскими дипломатами и написал советскому консулу в Кашгаре следующее письмо:

"Уважаемый господин консул! Из прилагаемых телеграмм Вы увидите, что наша экспедиция, о которой Вы уже могли слышать, терпит притеснения со стороны китайских властей Хотана. Мы уверены, что во имя культурной цели экспедиции Вы не откажете в своем просвещенном содействии. Не найдете ли возможным сообщить соответственно власти Урумчи, а также послать прилагаемые телеграммы через Москву..."

Хотя советский консул М. Ф. Думпис ничего не знал о визите Рериха в берлинское полпредство и о распоряжении Чичерина, он сообщил обо всем в Москву и, несмотря на отсутствие у Николая Константиновича советского паспорта, прибег к дипломатическому вмешательству, с тем чтобы обеспечить безопасность членам экспедиции.

Между консулом и художником завязалась переписка. Рериха снабжали советскими газетами, сообщали ему новости и пересылали его письма и телеграммы по назначению. Но английская агентура тоже не дремала и распространяла на всякий случай два варианта слухов: о "красном шпионе Рерихе", который подготовляет резню местных буддистов, и о "подозрительном белоэмигранте Рерихе", который состоит на службе у американцев и действует против Советского Союза.

Николай Константинович, лишенный возможности непосредственно предпринять что-либо в Хотане, пробует покинуть его без разрешения местных властей, оставив им конфискованное оружие, столь необходимое в пути. Выход экспедиции уже был назначен на 2 января 1926 года, но обнаглевшие китайские правители арестовали накануне всех ее участников. Художнику удалось через верного человека сообщить об этом в Кашгар. Советский консул немедленно информировал Народный комиссариат иностранных дел об угрожающем положении экспедиции Рериха и добился через синьцзянского генерал-губернатора распоряжения об освобождении всего состава экспедиции из-под ареста.

Благодаря этим энергичным мерам каравану Рериха удалось вырваться из Хотана и 13 февраля достичь Кашгара, где Николай Константинович в первую очередь принес консулу искреннюю благодарность за оказанную помощь. Художник подробно рассказал ему о целях экспедиции, о своих взглядах на политическое положение, о царивших в Индии и в Тибете антиколониальных настроениях и просил содействия в осуществлении своих дальнейших планов. Он хотел приблизиться к советской границе и "исчезнуть" на некоторое время, то есть выйти на советскую территорию. Местный английский консул, догадываясь о намерениях художника, стал проявлять к нему назойливый интерес, который Николай Константинович расценивал как "изысканное" проявление полицейского надзора.

В Кашгаре Рерихи пробыли около двух недель, с радостью предвкушая встречу с родными и друзьями у себя на Родине. В одном из писем Елена Ивановна писала: "С восторгом читали "Известия", прекрасно строительство там, и особенно тронуло почитание, которым окружено имя учителя - Ленина... Очень поучительно после безумия и пошлости Запада. Воистину, это новая страна, и ярко горит звезда учителя над нею".

Из Кашгара через Аксу, Куча, Карашар и Токсун экспедиция благополучно дошла до Урумчи, прибыв туда 11 апреля 1926 года. Урумчи - столица провинции Синьцзянь и местопребывание китайского генерал-губернатора Янь Дуту, который, несмотря на частые политические перемены, уже в течение 17 лет правил большим районом.

Николай Константинович оставил яркое описание методов, которыми Янь Дуту поддерживал свой авторитет. Ему постоянно приходилось сталкиваться с противоречивыми интересами завоевателей края китайцев и местных жителей - киргизов, калмыков, узбеков, монголов. Чтобы привлечь разноплеменных подданных на свою сторону, губернатор попеременно объявлял себя братом то киргизов, то узбеков, то монголов, то уйгуров, приносил жертвы их богам и широко рекламировал свое пожелание быть погребенным по их обычаям и на их кладбищах. Но в то время, как за эту честь боролись между собою муллы и ламы, Янь Дуту беспощадно расправлялся с неугодными ему лицами и присваивал их имущество.

Когда открытая поддержка какой-то группы в ущерб другой грозила осложнениями, то генерал-губернатор прибегал к помощи петушиного боя. В этих целях специально воспитывались петухи разных мастей, каждая из которых представляла определенную народность или веру. Бойцовские достоинства петухов были хорошо изучены, поэтому исход поединка всегда отвечал тайному желанию "беспристрастного" правителя, который после победного кукареку ссылался на волю небес.

Сам Янь Дуту считал себя образованным человеком и гордился неизвестно кем ему присужденной степенью магистра философских наук. Стоит ли после всего этого удивляться, что именно в Синьцзяне Рерих столкнулся с вопиющим явлением - открытой куплей-продажей людей. При найме обслуживающего состава экспедиции Николаю Константиновичу прямо указывали на его "непрактичность", так как на продолжительный период гораздо выгоднее считалось не нанимать, а покупать слуг. Цены на рабов были самые "божеские". За конюха спрашивали 30 долларов, носильщик стоил тоже около этого, девушка 20, а дети 2-4 доллара.

По прибытии в Урумчи Рерих нанес официальный визит сановному магистру философии, который, стараясь показать себя поборником науки, заверил художника, что с его стороны путешественникам будет оказано величайшее внимание. На первых шагах оно выразилось, впрочем, в довольно оригинальной форме - пока Николай Константинович выслушивал любезности Янь Дуту, полицейские перетряхнули и обыскали всю поклажу каравана.

В Урумчи Рерих остался ждать оформления советской визы и почти ежедневно посещал советского консула А. Е. Быстрова. Николай Константинович и Елена Ивановна читали в консульстве отрывки из своих книг, в которых говорилось о роли Ленина: "Ленин - это действие. Он ощущал непреложность нового строения. Монолитность мышления Ленина делала ею бесстрашным, и не было другого, кто ради общего блага мог бы принять на себя большую тяготу".

В бытность художника в Урумчи туда привезли из Москвы бюст Ленина для установки его перед зданием консульства. Так как постамента не имелось, Николай Константинович изготовил эскиз, по которому его и соорудили. Однако после одного из визитов в консульство Рерих записал в дневнике: "... сиротливо стоит усеченная пирамида - подножие запрещенного памятника. Невозможно понять, почему все Ленина плакаты допустимы, почему китайцы пьют за процветание дела Ленина, но бюст Ленина не может стоять на готовом уже постаменте". Между тем установка бюста была запрещена личным распоряжением Янь Дуту.

Вскоре пришла телегоаммя от наркома Чичерина с разрешением выдать членам экспедиции визы на въезд в СССР. 16 мая 1926 года Рерихи уже покидали Урумчи. А. Е. Быстров и другие сотрудники консульства провожали экспедицию, и Николай Константинович с благодарностью вспомнил о них в дневнике: "Сердечные люди. Точно не месяц, а год прожили с ними. Посидели с ними на зеленой лужайке за городом. Еще раз побеседовали о том, что нас трогает и ведет. Почувствовали, что встретимся с ними еще раз, и расстались..."

Памятуя печальный опыт, Николай Константинович передал консулу на хранение путевой дневник экспедиции, а перед самым уходом оставил завещание, по которому все имущество экспедиции, включая картины, в случае его гибели должно было перейти во владение Советского правительства.

К счастью, экспедиция от Урумчи до Зайсана прошла благополучно. 29 мая 1926 года Рерихи в сопровождении двух спутников из Тибета перешли в районе озера Зайсан советскую границу и 13 июня были уже в Москве.

Николай Константинович не мог задерживаться в Советском Союзе. Была пройдена только половина намеченного маршрута, и формально экспедиция во главе с художником числилась пребывающей на одном из этапов своего официально утвержденного пути, то есть в северной части Центральной Азии. О поездке Рериха в Москву знали лишь немногие близкие лица, и от предложения организовать здесь выставку ему пришлось отказаться. Николай Константинович даже опасался доверять почте подробности маршрута экспедиции. Поэтому из Нью-Йорка в Москву приехали для встречи с художником два его близких сотрудника - З. Лихтман (Фосдик) и М. Лихтман.

В Москве у Рериха состоялись беседы с наркомами Г. В. Чичериным и А. В. Луначарским. Оба они с большим интересом отнеслись к рассказам художника об Индии и Тибете, а также к его планам дальнейших научных исследований в Азии. Николай Константинович передал Г. В. Чичерину ларец со священной для индийцев гималайской землей и послание махатм к советскому народу, в котором говорилось:

"На Гималаях мы знаем совершаемое Вами. Вы упразднили церковь, ставшую рассадником лжи и суеверий. Вы уничтожили мещанство, ставшее проводником предрассудков. Вы разрушили тюрьму воспитания. Вы уничтожили семью лицемерия. Вы сожгли войска рабов. Вы раздавили пауков наживы. Вы закрыли ворота ночных притонов. Вы избавили землю от предателей денежных. Вы признали, что религия есть учение всеобъемлющей материи. Вы признали ничтожность личной собственности. Вы угадали эволюцию общины. Вы указали на значение познания. Вы преклонились перед красотою. Вы принесли детям всю мощь Космоса. Вы открыли окна дворцов. Вы увидели неотложность построения новых домов Общего Блага! Мы остановили восстание в Индии, когда оно было преждевременным, также мы признали своевременность Вашего движения и посылаем Вам всю нашу помощь, утверждая Единение Азии!"

В экспедиционные планы Николая Константиновича входило посещение Монголии, откуда и предполагалось начать обратный путь в Сикким через восточную часть Тибетского нагорья. Однако еще в Кашмире художник столкнулся с разными версиями легенд о пребывании Будды в горном Алтае. Алтай был малоисследованной областью, и теперь, находясь в Москве, художник решил побывать там. Художнику разрешили поездку на Алтай и обещали помощь в снаряжении экспедиции для возвращения в Индию.

Оставив в Москве серию картин "Майтрейя", Николай Константинович и его спутники направились в обратный путь. Прошло немного времени с тех пор, как художник пересек советскую границу и встретил первых советских людей. Эти встречи произвели на него глубокое впечатление. Вспоминая о поездке по Иртышу к Омску, художник писал:

"Иногда чуть не до рассвета молодежь, матросы, народные учителя сидели в наших каютах и толковали и хотели знать обо всем, что в мире делается. Такая жажда знания всегда является лучшим признаком живых задатков народа. Не думайте, что вопросы задаваемые были примитивны. Нет, люди хотели знать и при этом выказывали, насколько их мышление было поглощено самыми важными житейскими задачами... В столовую парохода входит мальчик лет десяти. "А не заругают войти?" - "Зачем заругают, садись, чайку выпьем". Оказывается, едут на новые места, и горит сердце о новой жизни, о лучшем будущем..."

В августе 1926 года Рерихи достигли Алтая, где через Бийск и Усть-Коксу прошли в Уймонскую долину и остановились в Верхнем Уймоне.

"Приветлива Катунь, звонки синие горы. Бела Белуха. Ярки цветы, и успокоительны зеленые травы и кедры. Кто сказал, что жесток и неприступен Алтай? Чье сердце убоялось суровой мощи и красоты? Семнадцатого августа видели Белуху, и было так чисто и звонко. Прямо Звенигород", - записывал художник.

В Верхнем Уймоне и сейчас хорошо помнят Рерихов и могут показать дом, где они останавливались.

Глухие тогда были эти места. Верхнеуймонские старожилы могут рассказать вам:

- Юрий, сын самого, все снимал на длинную ленту, а про кино тогда у нас еще не слыхивали. Вот мы и спрашиваем: "Зачем ему такие ленты?" - "Для кино", - отвечает Юрий, а нам и невдомек, что это такое. Тогда он и говорит: "Вот приедем домой, и вы у нас по стенке бегать будете!" Многому дивились мы тогда. Хорошие люди были. Мало у нас пожили, много добра сделали.

Члены экспедиции, среди которых теперь были также З. Лихтман и М. Лихтман, почти ежедневно выезжали на конях в горы и окрестные селения. Собирали горные породы, исследовали старинные погребения, изучали местные обычаи и наречия, записывали народные легенды о Чуди, о Беловодье, о Белом Бурхане и его друге Ойроте. Рерих написал несколько картин по местным мотивам: "Подземная Чудь", "Ойрот. Алтай" и др.

Но не только глубокая старина интересовала художника. Он отмечал и новейшие события: "Здесь на дороге красная рота была уничтожена засадой. На горных кряжах лежат красные комиссары. Много могил по дорогам, и около них растет молодая густая трава".

За всем этим Рерих видел реальные всходы новой жизни: "...предрассудок против всяких нововведений значительно испарился, а крепкая хозяйственность не умалилась и дала свои ростки. Эта строительная хозяйственность, нетронутые недра, радиоактивность, травы выше всадника, лес, скотоводство, гремящие реки, зовущие к электрификации, - все это придает Алтаю незабываемое значение!"

Из Алтая через Барнаул, Новосибирск и Иркутск Рерихи добрались до Улан-Удэ и 9 сентября 1926 года проследовали отсюда через Кяхту в столицу Монголии Улан- Батор. Уже в Улан-Баторе была издана книга "Основы буддизма", получившая распространение в Бурятии и привлекшая впоследствии внимание советских исследователей бурятского ламаизма. Однако сведений об авторе этой книги в Улан-Удэ не сохранилось, и ее стали приписывать местным сторонникам "обновленческого" движения ламаизма. В монгольском дневнике Г. Цыбикова об этой книге говорится, как о попытке "основать социализм на принципах древнего буддизма".

На самом деле книга была написана Еленой Ивановной Рерих незадолго до приезда в Советский Союз. Возвращаясь в колониальную Индию, она, понятно, не могла поместить своею имени на обложке книги.

В ней, в частности, давалась высокая оценка В. И. Ленина, в которой, однако, сказалось одностороннее понимание идей вождя пролетарской революции.

Резкие нападки на невежественность и стяжательство духовенства свидетельствуют о том, что это произведение, вышедшее из-под пера жены Рериха, не предназначалось для буддийских церковников.

Одновременно с "Основами буддизма" была издана и анонимная книга "Община". Так как часть текста "Основ буддизма" включена в "Общину" без изменений, следует заключить, что она была написана также Еленой Ивановной или ею совместно с Николаем Константиновичем.

О том, как Рерих оценивал Октябрьскую социалистическую революцию, о его патриотизме, основанном на признании небывалого в истории человечества величия России как первого в мире социалистического государства, со всей ясностью говорят и такие строки о Ленине, написанные художником в 1926 году:

"Он вмещал и целесообразно вкладывал каждый материал в мировую постройку. Именно это вмещение открывало ему путь во все части света. И народы складывают легенду не только по прописи его поступков, но и по качеству его устремления. За нами лежат двадцать четыре страны, и мы сами в действительности видели, как народы поняли притягательную мощь коммунизма. Друзья, самый плохой советчик - отрицание. За каждым отрицанием скрыто невежество. И в невежестве - вся гидра контрреволюции".

Можно себе после этого представить, как должны были действовать на художника безапелляционные заявления о "бегстве Рериха от большевиков", о "служении Рериха мировому капиталу" и прочие абсурдные утверждения, попадавшие из-за отсутствия достоверных сведений даже в такие солидные издания, как "Автомонография" И. Грабаря или "Воспоминания" А. Рылова. Подобные выдумки больно ранили Николая Константиновича, и он писал в "Листах дневника": "Вы знаете, что никогда не найдете ехидну, породившую клевету. Знаете, что, может быть, произошло позорное коллективное "творчество". Все это знаете, но легче не станет. Мучительно думаете: за что? зачем? к чему?"

Более равнодушно и не без иронии относился Рерих к слухам о ею "таинственных посвящениях" и "вероотступничестве", то есть о близости к буддизму. Художник увлекался на Востоке далеко не одним буддизмом, но и философией джайнизма, йоги, веданты, ранней, или "эпической", санкхьей. И понятно, что как ученый Рерих не мог относиться серьезно к высказываниям людей, для которых, по его собственному выражению, "каждый сидящий со скрещенными ногами - уже Будда".

Подсчетами вероотступнических грехов Рериха и членов его семьи занимались как раз такие люди. И Елена Ивановна писала одной особе, пытавшейся выяснить шансы семьи Рерихов на вечное блаженство, даруемое при посредничестве церковного духовенства: "...оставим в стороне церковников, тем более что под церковниками я подразумеваю не одних исключительно духовных пастырей, но всех ханжей и изуверов, прикрывающих свои темные делишки... коленопреклонением и крестным целованием. Я всегда держалась довольно далеко от церкви и ее представителей именно из-за желания охранить в своих сыновьях уважение к своей религии до тех пор, пока сознание их достаточно окрепнет, и они уже вполне зрело могут оценить все то прекрасное, что заключается в ней, и в то же время спокойно смотреть на отрицательные проявления ее..."

Ни Рерих, ни его жена, автор и переводчик ряда книг по Востоку, никогда не опирались в своих философских взглядах на чисто материалистические позиции. Они очень считались с тем значением, которое в их время играла среди народов Востока религия. Но вместе с тем они никогда не судили о людях по их принадлежности к той или иной церкви, и поэтому проблемы "перехода" из одной веры в другую для них просто не существовало.

Интерес к буддизму у Николая Константиновича был отнюдь не случайным. Ведь в двадцатые годы, как отмечал Рерих, "наблюдается устремление учения буддизма в направлении северо-запада и учения Ленина в направлении юго-востока".

Эти мысли художник развивал и в разговорах с Чичериным и Луначарским. Чичерин и Луначарский не могли не симпатизировать деятельности Рериха в области культурного сотрудничества и политического сближения Советского Союза со странами Востока. Но само собой разумеется, что идеи художника о совмещении этики буддизма с научным коммунизмом никакой поддержки в Москве не получили. Утопичность взглядов Рериха была совершенно очевидна. И не случайно Чичерин назвал Рериха "полукоммунисгом-полубуддистом".

Впрочем, похоже, что Рерих остался доволен и тем, что руководители Советского государства, с которыми он имел встречи, отнеслись к нему с доверием. Поэтому, покидая Родину, художник надеялся продолжить свою исследовательскую работу в тесном контакте с советскими научными учреждениями, а это имело для него громадную важность.

В Улан-Баторе Рерих начал готовиться к наиболее трудному маршруту экспедиции через Тибетское нагорье и Трансгималаи в Сикким. Николай Константинович, зная о революционных событиях в Монголии, еще в мае 1924 года писал из Индии в Европу, что считает Монголию носительницей наиболее сильного жизненного потенциала Центральной Азии. И вот художник с экспедицией в героической Монголии. На улицах Улан-Батора революционные воины с чувством пели какую-то песню. Вслушиваясь в ее слова, Юрий Николаевич переводит:

 Чанг Шамбалин Дайн...
 Северной Шамбалы война.
 Умрем в этой войне,
 Чтобы родиться вновь
 Витязями Владыки Шамбалы.

Из разговора выясняется, что эту песню сложил народный герой Монголии, вождь революции Сухэ-Батор. Как в России, так и в Монголии уже прочно складывается новая жизнь.

Незадолго до отъезда из Улан-Батора Рерих подарил правительству Монгольской Народной Республики "Ригден Джапо - Владыка Шамбалы" ("Великий всадник"). Эта картина почти в точности повторяет мотив "Шамбала идет", но исполняет ее художник уже в традициях монгольской живописи, в ярких, чистых красках, без полутонов. В нижней части картины Рерих изображает теперь собрание Великого хурала у подножия горы Богдо-Ула. Передавая картину, художник сказал:

"Монгольский народ строит свое светлое будущее под знаменем нового века. Великий всадник освобождения несется над просторами Монголии... И Великий хуралдан в деятельном совещании слагает решения новой народной жизни. И громко звучит зов красного прекрасного Владычного Всадника. Во время расцвета Азии считалось лучшим подарком произведение искусства или книга. Пришли опять лучшие времена Азии..."

Председатель монгольского правительства Церендорж, побывавший в свое время вместе с Сухэ-Батором у Ленина в Москве, ответил Рериху:

"Пусть идея нашего общего учителя Ленина распространится но всему миру, подобно пламени, изображенному на этой картине, и пусть мужи, следующие этому учению, будут продолжать работу с той же решимостью, с какой несется изображенный Великий Всадник".

Между тем в Улан-Баторе при деятельном участии советских представителей продолжалась подготовка экспедиции к дальнейшему походу. Рерих получил советский экспедиционный паспорт и охранную грамоту монгольского правительства.

Для прохождения тибетских и китайских территорий Николай Константинович уже имел два паспорта. Генерал- губернатор Янь Дуту, желая отмежеваться от спровоцированного не без его ведома ареста членов экспедиции в Хотане, сказал Николаю Константиновичу, что в этом инциденте был повинен китайский посол в Париже, так как выданный им паспорт оказался недостаточно полным. Дабы избежать подобных "недоразумений" в китайских владениях, Янь Дуту любезно предложил новый паспорт, в полноценности которого сомневаться уже не приходилось - в развернутом виде он был длиною в рост самого Николая Константиновича.

Однако Рериху нужно было пройти в те районы Тибета, которые принадлежали Лхасе. В Улан-Баторе находился представитель лхасского правительства Лобзанг Чолдон, заверивший, что путь для экспедиции открыт через весь Тибет. Тем не менее Николай Константинович, наученный горьким опытом, попросил снестись с Лхасой и выдать ему официальную бумагу. По этому случаю в Лхасу был послан с тибетским караваном специальный запрос. Аналогичный запрос сделали и представителю Лхасы в Пекине. Оттуда и был получен еще один пространный документ, дававший экспедиции право продвигаться через Тибет с заходом в Лхасу.

На этом подготовка экспедиции закончилась. Из всех членов экспедиции полностью ее маршрут был пройден только самим Рерихом, его женой и сыном Юрием. Примерно за три года ими было покрыто расстояние в двадцать пять тысяч километров. Подобрать бессменный персонал для столь длительного путешествия не было никакой возможности. Поэтому сотрудники сменялись на отдельных этапах. Почти всю первую половину пути прошли лама Лобзанг, тибегец Геген, китаец Сайкен Хо, ладакец Рамзана, расставшийся с Рерихами из-за болезни только на Алтае. В Улан-Баторе в состав экспедиции вошли доктор Рябинин, заведующий транспортом Портнягин и несколько бурятских лам. В районах археологических изысканий обычно устанавливались контакты с местными специалистами. Проводники и рабочие набирались на более короткие этапы из местных жителей. Так как размер караванов доходил до ста вьючных животных, то их оснащение занимало много времени.

После Улан-Батора с экспедицией Рериха пошли в далекий путь две девушки из казачьей семьи - Людмила и Рая Богдановы. Последней только что минуло 13 лет, но Людмиле, помогавшей Елене Ивановне в Улан-Баторе и очень привязавшейся к ней, не с кем было оставить свою младшую сестру. В книге "Сердце Азии" Николай Константинович пишет: "Думаю, что она была самой молодой из прошедших суровое нагорье Тибета. Присутствие трех женщин в экспедиции, разделявших все опасности жестоких морозов и трудности пути, должно быть определенно отмечено". Обе сестры - Людмила Михайловна и Ираида Михайловна - тесно связали свою судьбу с Рерихами. Они остались с ними в Индии и только в 1957 году вместе с Юрием Николаевичем вернулись в Советский Союз.

Экспедиция покинула Улан-Батор 13 апреля 1927 года и двинулась в юго-западном направлении к пограничному монгольскому пункту - монастырю Юм-Бэйсе. Этот этап удалось пройти на автомашинах. Правда, дорог, как та- новых не было. Кое-где встречались верблюжьи тропы, а местами машины мчались прямо по целине. За двенадцать дней они покрыли расстояние в 600 миль. На первом же перегоне Николаю Константиновичу пришлось столкнуться с двумя печальными обстоятельствами. Оказалось, что все существующие карты этого района весьма относительны, а местные проводники не очень-то надежны. Их проводник умудрился привести караван в давно разрушенный храм Юм-Бэйсе. Существующий находился чуть ли не в 50 милях к востоку. Но так или иначе дошли и до него.

После Юм-Бэйсе продвигаться на машинах было уже нельзя, и руководители местного монастыря предложили доставить путешественников на своих верблюдах прямо до Аньси. Этим кратчайшим путем европейские путешественники еще не пользовались. Когда-то эта дорога проходила через исчезнувшие теперь "островные" оазисы, интересные для Рериха тем, что в них расселялись кочевники. Надеясь набрести на их следы, Николай Константинович принял предложение монастыря, и экспедиция в сопровождении старого ламы, единственного, кто знал эту дорогу, тронулась дальше.

Хваля избранный путь, лама предупреждал об одной опасности - бродячих шайках могущественного разбойника Джеламы^*, убитого два года тому назад монголами. Разбойник построил для себя в Центральном Гоби целый город, где работали сотни пленных. Теперь город всеми покинут, но соратники Джеламы время от времени собираются в отряды и нападают на караваны.

^* (Джелама (Дже-лама) - Джамби-Джамцан, калмык по происхождению. Объявив себя "освободителем монголов", собрал разбойничью шайку, грабившую население Западной Монголии.)

Покинутый город не был выдумкой старого ламы. Экспедиция вскоре подошла к нему. Страх перед Джеламой был еще столь велик, что никто из сопровождавших караван не рисковал приблизиться к стенам безмолвного города. Тогда Юрий Николаевич с карабином в руках направился на разведку и через некоторое время подал с башни условный знак, что опасности нет. В безлюдном городе побывали все члены экспедиции. Можно было только удивляться фантазии знаменитого разбойника - но какой ценой возводились затейливые постройки.

За двадцать один день на пустынном пути встретился только один караван, да и тот шел наперерез по дороге из Кокохото на Хами. Встреча чуть было не привела к вооруженному столкновению. Китайский купец, владелец каравана, принял в ночной темноте экспедицию за разбойничий отряд и открыл стрельбу из своей единственной винтовки. Хорошо, что Юрий Николаевич, командовавший охраной экспедиции, не ответил на выстрелы и тем предотвратил перестрелку.

Впрочем, действия перепуганного купца можно было понять. К экспедиции Рериха не раз приставали невесть откуда взявшиеся одинокие всадники. Больше всего их внимание привлекало оружие экспедиции. Убедившись в том, что члены экспедиции вооружены хорошо, всадники так же внезапно исчезали, как и появлялись. Очевидно, отряды, высылавшие разведку, были малосильны.

Пройдя Аньси, экспедиция передвинулась на высокогорные пастбища Шара-гола. На берегу реки разбили лагерь и простояли здесь июнь и июль 1927 года. Отдельные группы экспедиции выезжали из лагеря в различные районы Цайдама для сбора научного материала, а тем временем в лагере готовились к дальнейшему пути. Верблюды с провожатыми из Юм-Бэйсе ушли обратно, и нужно было приобретать новых животных, а также пополнить продовольственные запасы.

Размеренное течение лагерной жизни порой нарушалось неожиданными стихийными бедствиями. Особенно остался памятен день 28 июля. Только что приготовились спокойно пообедать, как по ущелью с гор хлынула водная лавина. Кухня и палатка с накрытым к обеду столом были подхвачены полутораметровыми волнами и смыты в речку, которая на глазах превратилась в бурный поток. Часа через два поток стал уменьшаться, а наутро перед изумленными путешественниками открылась совершенно неузнаваемая картина. Где были барханы, оказались глубокие вымоины, на месте же низин возвышались бугры.

Наряду со сказаниями о Шамбале Николая Константиновича давно уже интересовало происхождение Гэсэриады - грандиозной поэмы, названной западными учеными Илиадой Центральной Азии. Эта поэма во множестве вариантов получила распространение на громадном пространстве от Северной Индии до Амура и от Великой китайской стены до берегов Лены. Теперь экспедиция Рериха пересекала места, где в начале XI века народный герой Гэсэр-хан, по преданию сын рабыни, возглавил борьбу угнетенного населения против местных феодалов и иноземных захватчиков.

Конечно, между историческим Гэсэр-ханом и Гэсэром из поэмы, исполнение которой сказителями длилось иногда по нескольку недель, большая разница. Возможно, что в действительности правивший хан не был столь демократичен и решителен в борьбе за интересы народа, как герой эпоса, принявший на себя миссию, "склонив головы знатных, стать опорой и поддержкой униженных". Сведения о деятельности фактически правившего страной Гэсэр-хана давно уже растворились в образе народного вождя. Рерих считал, что именно благодаря неуемному желанию народа достичь лучшего будущего столь широко распространилась Гэсэриада.

"Бьется ли сердце Азии? Не заглушено ли оно песками?" - спрашивал художник, вступая в область пустынь срединной части материка. И, пройдя ее, ответил: "Когда индусские йоги останавливают пульс, то сердце их все же продолжает работу внутреннюю; так же и с сердцем Азии. В озаисах, кочевьях и караванах живет своеобразная мысль. Эти множества людей, совершенно отрезанные от внешнего мира, получающие через многие месяцы какое-то извращенное известие, не умирают. Всякий знак цивилизации встречается ими как долгожданная весть".

Экспедиция Рериха установила, что полный тибетский вариант Гэсэриады состоит из 16 томов, причем отдельные главы каждого тома достигают объема в несколько сот страниц. Членами экспедиции были также изучены и сопоставлены многочисленные монюльские, бурятские, китайские версии. Найденный Николаем Константиновичем в Восточном Тибете экземпляр Гэсэриады был в 1941 году использован в работах известного французского востоковеда Р. Стейна. Наш советский исследователь этого замечательного эпоса - монголовед Ц. Дамдинсурэн в своем капитальном труде "Исторические корни Гэсэриады", вышедшем в издательстве Академии наук СССР в 1957 году, также неоднократно ссылается на Николая Константиновича и Юрия Николаевича и приводит собранные ими сведения.

19 августа экспедиция покинула места, где в 1014 году Гэсэрхан выступил против сильного воинственного племени западных карлуков, и направилась по Тибетскому нагорью прямым путем на Нагчу. Это был новый маршрут, пролегавший параллельно караванной дороге, по которой в 1880 году продвигался Пржевальский. Как известно, Пржевальский, не доходя до Нагчу, повернул обратно. Рерих собирался теперь завершить дело славных русских исследователей Центральной Азии - Пржевальского и Козлова - и пересечь Тибетское нагорье через Лхасу.

Маршрут, избранный Николаем Константиновичем, был кратчайшим, но очень опасным. На пути лежали Цайдамские солончаки, где останавливаться было рискованно. Поэтому целые сутки нужно было идти без отдыха. Все же труднейший этап прошли без потерь.

На следующем этапе, около перевала Элисте-дабан, на экспедицию совершил нападение хорошо вооруженный отряд голоков. Похоже, что нравы этого племени не изменились со времен путешествия здесь П. К. Козлова, испытавшего на себе коварство воинственных сынов Центральной Азии. Голоки устроили засаду при выходе из ущелья. Но дозорные экспедиции вовремя ее заметили, и Юрий Николаевич с вооруженными людьми, которых он обучил еще в Улан-Баторе, сумел обойти засаду и занять холм, откуда простреливались тылы нападающих. Противнику пришлось освободить путь, и караван вступил через горный перевал на Тибетское северное нагорье.

Здесь, на высоте около 14000 футов, путешественников встретила необычайная для этого времени гроза с сильным снегопадом. 20 сентября экспедиция натолкнулась на первый тибетский пост, где Николай Константинович предъявил паспорт, выданный представителем Лхасы в Улан-Баторе.

Командир поста не очень-то разбирался в паспортных тонкостях да и вообще в письменности. Паспорт он попросту отобрал, сказав, что пошлет его "по начальству" и что экспедиция спокойно может идти дальше. Но уже 6 октября в урочище Чунаркэн караван Рериха был остановлен крупными силами тибетцев и местных кочевников хор-па, которые находились в подчинении начальника области Западных Хор, то есть входили в регулярные войсковые части Лхасы.

Через несколько дней пограничный начальник - генерал предложил передвинуть экспедицию ближе к его ставке и с подобающей истинному дипломату любезностью добавил, что по инструкции караван должен быть осмотрен и что осмотр произведет он лично, так как не может допустить, чтобы "руки малых людей касались вещей великих людей". При этом было сказано, что на это уйдет не более трех дней, что сам он не покинет ставки, пока не оформит разрешения на дальнейшее продвижение каравана.

Выпросив подобающие его чину подарки, генерал через неделю исчез, оставив вместо себя майора. И потянулись бесконечные дни.

Пять месяцев вечно пьяный майор был единственным посредником в переговорах Рериха с губернатором Наг-чу - доверенным лицом самого далай-ламы. Через майора посылались письма и телеграммы американскому консулу в Калькутту, британскому резиденту в столицу Сиккима, лично далай-ламе в Лхасу. Все это возвращалось обратно.

Между тем наступила суровая зима, которую даже местные жители, обитавшие в утепленных юртах, переносили с трудом, в распоряжении же экспедиции имелись лишь легкие летние палатки. Кончились продовольствие и корм для животных. Верблюды по ночам приходили к палаткам, как бы ища у людей спасения, а утром их находили мертвыми и оттаскивали за лагерь, где стаи диких собак и стервятников уже ждали добычу. Болели люди. Врач негодовал, обвинял лхасские власти в преднамеренном убийстве членов экспедиции. Медикаменты подходили к концу. А морозы стояли такие, что в походной аптечке замерзал коньяк.

Но Николай Константинович и Елена Ивановна не теряли присутствия духа, и, следуя их примеру, мужественно держался весь состав экспедиции. Даже научные работы не прерывались ни на один день. Исследовались ближайшие окрестности, делались зарисовки, снимались планы, пополнялись минералогические и ботанические коллекции. За время зимовки собрали редчайший материал о кочевниках хор-па, говоривших на весьма архаическом наречии тибетского языка. В ближайших монастырях были найдены манускрипты тибетского добуддийского шаманизма. Экспедиция открыла много памятников кочевого прошлого Тибета, в том числе погребения, совершенно неизвестные современным местным кочевникам. Обнаруженные захоронения типа "каменных могил" до тех пор встречались археологам только в Северной Монголии, Бурятии и на Алтае. В области Хор удалось также установить в орнаментах, украшавших одежду и оружие кочевников, так называемый "звериный" стиль, близкий к скифо-сибирским мотивам.

Преодолевая все трудности и смертельную опасность, экспедиция выстояла и проработала до теплых весенних дней, но, конечно, не обошлось и без трагических потерь. За зиму умерло от простудных заболеваний пять человек. Погибли почти все верблюды - из ста двух осталось лишь десять и те еле держались на ногах, и только двух можно было использовать для дальнейшего пути. Из-за резких перепадов температуры испортилась кинопленка. Но все же большинство собранных коллекций, сделанных записей, написанных этюдов и картин, а их было около 500, удалось сохранить.

Только 4 марта 1928 года экспедиции было наконец разрешено покинуть стоянку, которая находилась всего в двух днях пути до крепости Нагчу, где в изобилии имелось все необходимое для материального обеспечения нескольких таких караванов, как караван Рериха. В Нагчу в это время пребывали два тибетских губернатора и высшие офицеры тибетской армии. Они объявили Николаю Константиновичу, что лхасское правительство отказалось признать выданный в Улан-Баторе тибетский паспорт и не разрешает экспедиции идти на Лхасу, до которой оставалось менее 200 километров. Рериху указали обходный маршрут, пролегавший много западнее Лхасы. В личном разговоре с губернатором Нагчу мало что выяснилось. Николаю Константиновичу лишь намекнули, что он заподозрен в симпатиях к "красным", а на этот счет губернатор твердо придерживался данных ему инструкций и не пропустил караван в глубь тибетской территории.

Оказалось, что среди буддистов, сопровождавших караван от самой Монголии, велась усиленная пропаганда. Им обещали всяческие блага и давали разрешения на паломничество в Лхасу, но с условием, что они отступятся от этого "красного русского".

А тем временем кто-то распространял слухи о "торжественных приемах у далай-ламы в честь Рериха", о "саморекламе" художника по этому поводу. Абсурдные выдумки просачивались в прессу. Николай Константинович отмечал в "Листах дневника":

"В Лондоне рассказывали, что мы взяли в плен Далай-ламу со всеми его сокровищами. Самого-то Далай-ламу мы в конце концов отпустили, но все несметные сокровища его оставили при себе. Взрослые люди не гнушаются и такими россказнями... Барон Милюков в Лондоне спрашивал доверительно: "Ведь от одного взгляда Рериха волосы седеют?" Вот вам и товарищ председателя Думы, поистине мы живем в каком-то мрачном средневековье... Вот, например, в Харбине некая "интеллигентная особа" видела меня ходящим по воде на реке Сунгари - в чем она и клялась. Что же, и такое рекламирование я сам устраиваю?"

6 марта 1928 года караван Рериха тронулся дальше предписанным путем. Он отдалял возвращение в Индию на два месяца, но оказался интересным в смысле научных находок и художественной работы. Николай Константинович воспользовался возможностью обследовать северные отроги Трансгималаев, куда русские путешественники не доходили, да и западноевропейские почти не заглядывали. В местности Доринг Рерих обнаружил необычный для Тибета женский головной убор, очень похожий на славянский кокошник, красного цвета, украшенный бирюзою, серебряными монетами и унизанный бусами. Юрию Николаевичу удалось познакомиться со многими тибетскими наречиями, столь отличными от основного, лхасского, что лхасцы не понимают своих соотечественников, говорящих на них.

Исследуя эту малоизвестную область, Рерих смог правильно оценить и современную ему жизнь Тибета. Он уже тогда предсказывал неминуемый крах "победоносной во всех направлениях" власти далай-ламы. "Если вы думаете, что приказ Далай-ламы за стенами Лхасы много стоит, - писал Рерих в 1928 году в статье "Буддизм в Тибете", - то вы ошибаетесь". В этой же статье приводятся примеры поражающего невежества и стяжательства тибетского буддийского духовенства.

После двух с половиной месяцев пути по Восточному Тибету экспедиция перешла Гималаи через перевал Се-пола, спустилась к столице Сиккима Гантоку и 28 мая 1928 года наконец прибыла в Дарджилинг, откуда в марте 1925 года Рерих начал свое путешествие. Сам он писал об экспедиции:

"Конечно, мое главное устремление как художника было к художественной работе. Трудно представить, когда удастся мне воплотить все художественные заметки и впечатления, - так щедры эти дары Азии... Кроме художественных задач, в нашей экспедиции мы имели в виду ознакомиться с положением памятников древности Центральной Азии, наблюдать современное состояние религии, обычаев и отметить следы великого переселения народов. Эта последняя задача издавна была близка мне. Мы видим в последних находках Козлова, в трудах профессора Ростовцева, Бровки, Макаренко, Толя и многих других огромный интерес к скифским, монгольским и готским памятникам. Сибирские древности, следы великого переселения в Минусинске, Алтае, Урале дают необычайно богатый художественно-исторический материал для всего общеевропейского романеска и ранней готики".

Все эти цели были достигнуты Рерихом. Мало того, вторую половину его экспедиции из Улан-Батора через Гоби, Нань-Шань, Цайдам и Восточный Тибет в Индию можно назвать настоящим триумфом русских исследователей Центральной Азии. Впервые были отмечены на картах и уточнены десятки горных вершин и перевалов, зарегистрированы неизвестные науке археологические памятники, вывезены редчайшие манускрипты, записаны народные обычаи и собраны богатейшие лингвистические материалы.

Подробности экспедиции отражены в книгах Николая Константиновича "Сердце Азии", "Алтай - Гималаи", "Шамбала Сияющая" (две последние изданы только на английском языке), в трудах Юрия Николаевича "Звериный стиль у кочевников северного Тибета" и "По тропам Центральной Азии", а также в многочисленных научных статьях.

Обширные научные материалы, собранные экспедицией, требовали систематизации и обработки. Археологические, геологические, ботанические и прочие находки наг считывалцсь тысячами. Сотни эскизов и зарисовок, сделанных в пути, тянули художника к мольберту. Нужно было найти эффективные формы информации, чтобы продолжить столь успешно начатую работу. И у Николая Константиновича возникла мысль о создании специального научно-исследовательского центра.