предыдущая главасодержаниеследующая глава

Россия

Начальные главы Вашей работы догнали меня уже в монгольской пустыне. Хотя знаю, что эта моя весточка дойдет до Вас не скоро, но все же не могу не написать Вам.

Уж больно глубоко и правильно чуете Вы Россию, Мало где встречались мне определения, подобные Вашим. В яркой мозаике Вы сложили многообразный лик великой России. И сложили этот лик в дружелюбии ко всем частям его. Именно прошли по вехам добрым. Лишь добрые знаки отмечают путь верный.

Вы говорите: "Россия не только государство... Она - сверхгосударство, океан, стихия, которая еще не оформилась, не влегла в свои, предназначенные ей берега. Не засверкала еще в отточенных и ограненных понятиях в своем своеобразии, как начинает в бриллианте сверкать сырой алмаз. Она вся еще в предчувствиях, в брожениях, в бесконечных желаниях и бесконечных органических возможностях.

Россия - это океан земель, размахнувшийся на целую шестую часть света и держащий в касаниях своих раскрытых крыльев Запад и Восток.

Россия - это семь синих морей; горы, увенчанные белыми льдами; Россия - меховая щетина бесконечных лесов, ковры лугов, ветреных и цветущих.

Россия - это бесконечные снега, над которыми поют мертвые серебряные метели, но на которых так ярки платки русских женщин, снега, из-под которых нежными веснами выходят темные фиалки, синие подснежники, Россия - страна развертывающегося индустриализма, нового, невиданного на земле типа, неопределенного пока...

Россия - страна неслыханных, богатейших сокровищ, которые до времени таятся в ее глухих недрах.

Россия - не единая раса, и в этом ее сила. Россия - это объединение рас, объединение народов, говорящих на ста сорока языках, это свободная соборность, единство в разности, полихромия, полифония.

Россия - не только страна мгновенного настоящего. Она - страна великого прошлого, с которым держит неразрывную связь. В ее березовых солнечных рощах по сей день правятся богослужения древним богам. В ее окраинных лесах до сей поры шумят священные дубы, кедры, украшенные трепещущими лоскутками. И перед ними стоят бедные глиняные чашки с кашей - жертвой. Над ее степями плачут жилейки в честь древних божеств и героев.

Россия есть страна византийских куполов, звона и синего ладана, которые несутся из великой и угасшей наследницы Рима - Византии, второго Рима. И придают России неслыханную красоту, запечатленную в русском искусстве. Россия - могучий хрустальный водопад, дугою вьющийся из бездны времени в бездну времен, не охваченный доселе морозом узкого опыта, сверкающий на солнце радугами сознания, гудящий на весь мир кругом могучим утверждением всеславянского бытия.

Россия грандиозна. Неповторяема.

Россия - полярна. Россия - мессия новых времен.

Россия - единственная страна в мире, которая величайшим праздником своим славит праздник утверждения жизни, праздник воскресения из мертвых, радуясь заре весеннего расцвеченного дня, с огнями крестных ходов под утренним яхонтовым, парчовым, зоревым небом".

Не странно ли, что в письме к Вам выписываю Ваши же слова. Но слова эти так верны, так душевны, так красивы, что просто хочется в них еще раз пережить запечатленные в них образы. Ведь их нужно не только знать, их нужно полюбить. Чем больше мы всеми звуками и красками, всеми иероглифами бытия их запечатлеем, тем больше будет явлено правды, а ведь это так нужно. Так спешно нужно.

В дальнейшем Вашем обзоре строения русского самобытного искусства Вы правильно помянули В. В. Стасова. С Вами вместе и я мысленно еще раз помянул его. Ведь он, так сказать, впервые ввел меня в хранилища Публичной библиотеки. Он допустил меня к сокровищам этого хранилища и поддержал в моих первых зовах о России.

Помню нашу переписку с ним. Всегда я ему писал в виде старинных русских грамот, и он всегда радовался, если слог и образность были исконными. Иногда он отвечал мне тем же истинным слогом. А иногда добродушно подсмеивался, говоря: "Хотя Ваша пожелтелая грамота и припахивала свежим кофием, но дух-то ее оставался русским, настоящим русским". Помню его фельетон о моей картине "Поход", в котором он понял желанное мне, основное устремление. У Курбатова была фотография наша, снятая у его знаменитого отягченного книгами стола в Публичной библиотеке. Когда Вы приводите стасовские цитаты, мне так живо рисуется и Публичная библиотека, и все те хорошие, замечательные люди, приходившие к его радушному столу. Он же, Стасов, свез меня и познакомил со Львом Толстым после моей картины "Гонец".

Когда же Вы поминаете Мусоргского, дядю Елены Ивановны, то тем самым вызываете во мне обиход всех, родственно связанных с нашим великим композитором. Трагедия жизни Мусоргского тоже была истинно русской трагедией. Может быть, при встрече я уже поминал Вам, что в одном имении по неведению были сожжены многие рукописи великого творца.

Не помню, говорили ли мы с Вами о семье Римских-Корсаковых, о других членах "могучей кучки" и о передвижниках, с которыми мне еще пришлось встретиться. Ведь Куинджи, Шишкин, Репин, Суриков, Нестеров, Васнецовы - все это было и близким, и поучительным.

Вы правильно поминаете и нападки на все национальное. Между тем именно этим-то национальным русским искусство России было так оценено на Западе. Казалось бы, этот яркий, всем известный пример должен быть достаточным укором для всех тех, кто пытался свернуть мощную реку русского творчества в чуждое ей русло. Правильно Вы понимаете слова Стасова: "Всякий народ должен иметь свое собственное, национальное искусство, а не плестись в хвосте других, по проторенным колеям, по чьей-либо указке". В этих словах вовсе не было осуждения иноземного творчества. Для этого Стасов был достаточно культурный человек; но, как чуткий критик, он понимал, что русская сущность будет оценена тем глубже, если она выявится в своих прекрасных образах. А сколько прекраснейших и глубочайших образов дает Россия. Сказанное и несказанное, писаное и неписаное, как в старинных синодиках, остаются неизреченными образы величественные. В этой еще несказанности и заключается та скрытая народная, та чаша неотпитая, о которой и Вы так сердечно чуете.

Надеюсь, что и дальнейшие Ваши главы, хотя и медленно, но достигнут меня и принесут еще радость. Помните мою картину: "Три радости". Хожалый гусляр повещает поселянину о трех радостях. Сам святой Егорий коней пасет, сам Никола Чудотворец стада уберег, а сам Илья Пророк рожь зажинает. Не знаю, где осталась сама картина. В книге Эрнста есть маленькое воспроизведение ее. Всякие, еще не сказанные радости живут в сердце.

Сегодня ночью с вихрем ударил сильный мороз и снег. В наших юртах стало холодно, даже часы остановились. Утром засияло красно солнышко, в буквальном смысле, а все бугры и горы забелели, зарозовели и засинели в нежданном снеговом уборе. Со ступеней бывшего храма окружающая местность мне напомнила две моих картины. Одну из далекой Карелии, другую из тибетского Чантанга. Такие же холмы были и в моей картине 15-го года "Зовущий". Все зовы о том же. Величие простора едино. Спасибо за Ваше слово о России, которая мне так по сердцу.

26 апреля 1935 г.

предыдущая главасодержаниеследующая глава





© Злыгостев Алексей Сергеевич, 2013-2018
При копировании материалов просим ставить активную ссылку на страницу источник:
http://n-k-roerich.ru/ "N-K-Roerich.ru: Николай Константинович Рерих"